Блог

21 марта 2014 года Совет Федерации РФ принял два закона. Один из них касался ратификации «соглашения о присоединении республики Крым и города Севастополя», другой же провозглашал «образование новых субъектов федерации – республики Крым и города федерального значения Севастополь».

16 марта при поддержке российских спецназовцев и кадровых военных на Крымском полуострове состоялось противозаконное сборище, которое назвали «референдумом о статусе региона». «Не против ли вы, чтобы Крым вошел в состав России? 1) Да, не против. 2) Нет, не против». Примерно так выглядели вопросы в «бюллетенях».

Накануне в Белогорском районе было найдено тело замученного первого гражданина Украины - некомбатанта, убитого во время российско-украинской войны, – симферопольца Решата Аметова, которого 3 марта в центре города похитила, вероятно, т. н. «самооборона Крыма».

В день похорон Аметова, 18 марта, в Симферополе был убит первый украинский воин, местный житель Сергей Кокурин. В тот же день Путин подписывал в Кремле со своими марионетками «соглашение о присоединении Крыма к РФ».

15 марта, накануне т. н. «референдума», в Симферополе состоялась фактически последняя проукраинская публичная акция в рамках ненасильственного сопротивления оккупации. Активистов, готовых выйти на крымские улицы с украинской символикой, становилось все меньше: сказывались внесудебные задержания и аресты, а также моральное и физическое давление.

В своем архиве я храню датированное 21 марта 2014 года открытое письмо, подписанное абстрактно, – «Украинские общественные организации Крыма». Авторы этого текста мне неизвестны. Совершенно очевидно, что имена подписантов не могли быть обнародованы в сложившихся условиях – в условиях террора, массового предательства правоохранительных и силовых структур, преследования координаторов и активистов украинского движения и фактической изоляции Крыма от материковой Украины на всех уровнях.

Если отбросить несколько излишние наслоения патетической риторики – текст содержал немало болезненных вопросов, актуальных в то время для украинцев Крыма в целом. В нем было констатировано, что в XXI веке, на своей земле и в своем государстве десятки тысяч граждан Украины оказались под угрозой новейшего геноцида, этноцида и этнических чисток. Также было заявлено, что в Крыму в то время хуже всего чувствовало себя украинское население: несмотря на его численность в несколько сотен тысяч, оно было территориально разрозненное и несолидное.

Итак, украинские патриоты, интеллигенты, военнослужащие, активисты, журналисты, общественные деятели, священнослужители в атмосфере разжигаемого воинствующего российского шовинизма стали наиболее уязвимы и не защищены собственным государством. За месяц российской оккупации в Крыму исчезли несколько десятков украинцев: судьба многих из них неизвестна до сих пор.

Украинские семьи постоянно получали угрозы от прислужников оккупантов. Говорить на украинском языке в общественных местах и на улицах оккупированного полуострова стало опасно – как и демонстрировать украинскую символику.

Кроме этого, в письме отмечалось, что в Таврическом национальном университете им. В. И. Вернадского была приостановлена деятельность факультета украинской филологии, а в других крымских вузах планировалось закрытие кафедр украинского языка и литературы. Впрочем, решение об этом приостановлении деятельности, не дожидаясь никаких распоряжений от регионального министерства образования и науки или даже от ректората, принимали некоторые функционеры факультета. Их имен называть не стану: всему свое время, да и Бог им судья. После того как весной 2014 года один из преподавателей был избит на улице из-за телефонного разговора на украинском, студенты и преподаватели получили устное распоряжение – на украинском вне стен факультета не разговаривать. В конце концов, факультет был сжат до кафедры и включен в состав факультета славянской филологии – хорошо, что хоть не иностранной, как некоторые планировали. Эта кафедра существует до сих пор, но в каких условиях – обидно даже говорить. Еще тогда, в 2014-м, преподаватели подвергались моральному террору, а в нынешних условиях любые контакты со свободной Украиной или симпатии к ней для них просто опасны.

«Создаются невыносимые условия для учителей украинского языка и литературы, украиноведения и истории. Практически все они завтра станут безработными. Предполагается закрытие украинских классов и ликвидация и так немногочисленных украинских школ, прежде всего известной Украинской школы-гимназии г. Симферополя, уже запланировано увольнение с работы ее директора, заслуженного работника образования Украины Натальи Руденко», – говорилось в открытом письме. Нечего и говорить, что эти прогнозы сбылись – как и относительно ликвидации Украинского музыкального театра, который и без того был украинским чисто формально, и украинских театральных студий. Сбылось даже то, о чем тогда не думалось, – например фактическая ликвидация Крымской епархии ПЦУ и приходов УГКЦ.

«Крымские украинцы в третьем тысячелетии не хотят стать питательным субстратом и пушечным мясом для угрожающей всему миру агрессивной путинской империи, рабами, прислужниками и наемниками кремлевских приспешников», – уверяли авторы открытого письма. От украинской власти, правоохранительных органов, силовых структур и ВСУ они ждали действенную поддержку и защиту, а также ожидали, что им будут обеспечены и гарантированы:

• жизнь и работу на полуострове в правовом поле Украины;
• будущее для детей и внуков;
• сохранение всех конституционных прав и свобод;
• получение образования на родном языке и сохранение национальной идентичности;
• сохранение земельных и имущественных прав и сбережений;
• в случае вынужденного выезда граждан из Крыма – предоставление им статуса беженцев;
• предоставление компенсации за утраченное жилье, материальные ценности, сбережения и обеспечение работой на новом месте жительства.
  

Впрочем, украинской власти, занимавшейся в то время переделом портфелей и сфер влияния, было совсем не до нас. Изредка некоторых деятелей хватало на то, чтобы несколько секунд помахать нам ручкой в камеру с призывом вроде «Вы там держитесь», слезной просьбой не получать российские паспорта, а также парой впопыхах выученных крымскотатарских слов.

Факт оккупации свершился. Те, кто остался в оккупированном Крыму, были заклеймены «предателями» и «коллаборационистами» – практически все без исключения. Тех, кто уехал и потом вернулся домой, не сумев закрепиться на новом месте, – тоже. Не вернувшиеся (в том числе и автор этих строк) познали на себе все радости украинской бюрократической системы с ее хождением по кабинетам, требованиями привезти из Крыма какие-то полученные от оккупационных властей «справки», клеймением «российскими гражданами» из-за крымской прописки, а также материальной помощи в виде десятка-другого долларов в месяц, которую надо было добиваться многонедельным стоянием в очередях и которая могла быть прекращена в любой момент без объяснения причин. Без собственного жилья и без каких-либо вменяемых перспектив.

Пошел уже двенадцатый год поиска ответа на вопрос – кто мы для тебя, Украина?